-- Что с тобой, княже? -- обеспокоенно спросил Аникита, заметив мое состояние.
-- В горле запершило, -- только и смог я произнести.
Услышав мое бульканье, младшая Вельяминова метнулась в дом и вынесла мне полный ковш кваса. Я с благодарностью принял его, и в моей голове тут же мелькнул план мести. Жадно выпив содержимое ковша, я тут же спросил:
-- А верно ли, что по вашим обычаям я теперь должен поцеловать подавшую мне питье? -- И, не дожидаясь ответа, тут же наклонился к девушке и крепко ее расцеловал.
Алена чрезвычайно покраснела от моей дерзости, а Аникита явно нахмурился, мамушка же боярышни единственная не растерялась и кинулась на меня, как курица, защищающая своего цыпленка от коршуна.
-- Ишь чего творит, басурманин, да где это видано девушек чужим людям целовать! Таковое только замужние женки делают!
В ответ я всем своим видом показывал, что об этой тонкости знать не знал, ничего плохого в виду не имел, и вообще я не я, и лошадь не моя!
-- Ну, что там с твоей тетушкой, друг мой? -- спросил я Аникиты как ни в чем не бывало, -- пойдем, представишь меня, если это удобно.
Мы недолго погостили у Вельяминовых -- все-таки болезнь хозяйки не самое лучшее время для гостей -- и уже на следующее утро опять двинулись в путь. Когда мы отъехали на изрядное расстояние, мой друг нарушил молчание.
-- Княже, Христом-богом тебя прошу, одна у меня сестренка осталась, больше и нет никого на всем белом свете.
-- О чем ты? -- не понял я его.
-- Да чего тут непонятного, ты, князь, на нее как кот на сметану смотрел, знаю я этот твой взгляд. Как на графиню, али княгиню какую так посмотришь -- глядь, а у нее пузо выросло.
-- Ты что несешь, Аникита, она же дите еще совсем!
-- Скажешь тоже, князь, дите! -- грустно усмехнулся он в ответ. -- Четырнадцатый год уже. Девка справная, не война -- так уже бы сватали, поди. Того и гляди улетит из дома, совсем я один останусь.
-- Четырнадцатый год, варварство какое! Кстати, я не понял, ты меня отговариваешь или уговариваешь?
-- Да ну тебя!
-- Слушай, а откуда она немецкий так хорошо знает?
-- Немецкий?
-- Ну да, и весьма недурно, хотя вряд ли у нее большая практика.
-- Вот оно как обернулось. Давненько это было, она еще маленькой совсем была, когда батюшка мой пленного немчина привез. Был он весь поранен, и роду простого, так что корысти в нем никакой не было. Однако батюшка мой все равно его в дом принял и велел, дабы он меня с покойным братцем языку своему обучил. Ну, да мы, парни, известное дело, все больше на коне скакать да охотиться, да вон к девкам через заборы лазить... неприлежны, одним словом. А Аленушка завсегда рядом крутилась, как урок шел, ну и запомнила, да. Умница она и книжница у меня.
-- Книжница?
-- Ну да, княже. Были у нас в прежние времена книги в доме. Батюшка хоть и не больно грамоте разумел, но книжников уважал и, бывало, из походов привозил помимо всякой другой добычи и книги. Эх, грехи наши тяжкие, нет уж ни дома того, ни книг тех! Все прахом пошло в смуту.
-- Аникитушка, -- обратился я к нему после недолгого молчания, -- а ведь мы с тобой с Кальмара вместе были, и никакой такой графини у меня в ту пору не было. Это какой же враг тебе на меня наклепал, а?
Вельяминов промолчал, а я принялся напряженно думать. В курсе моего романа с графиней Спаре было не так много людей. Хайнц Гротте не знал русского, а Аникита немецкого, так что он отпадал. Братья фон Гершовы или бедняга Мэнни в принципе могли проболтаться, хотя они там сами кобелировали со служанками (кроме малыша Манфреда, конечно). Ну понятно, кто же еще! Клим Патрикеевич Рюмин натрепал, больше некому. Ох, доберусь я до него!
Впрочем, до Клима было далеко и так просто не доберешься, чего нельзя сказать о другом "хранителе военной тайны". Я круто повернул коня и стал искать глазами стрелецкого сотника, в надежде сорвать на нем свое раздражение. А вот и он едет рядом с людьми присоединившегося к нам недавно дворянина и что-то чешет им, пользуясь тем, что нашел свободные уши. Интересно, что этот изверг рода человеческого сейчас вещает очередному простаку? Я, сделав круг, аккуратно пристраиваюсь неподалеку от сотника и изо всех сил прислушиваюсь. Мама родная, роди меня обратно, это он что, про меня?
-- ... а ляхи-то дочь дворянскую, как усадьбу захватили, тут же и ссильничали, ироды!
-- Вот гады-то!
-- И не говори! А девка-то от позору возьми и кинься в воду!
-- Знамо дело, куда теперь девке-то? Только в воду или в монастырь, да в монастырь-то еще и не возьмут, поди, с таким-то грехом!
-- То-то и оно, что не возьмут! Но девка-то чин-чином утопла, а только князь как узнал, так осерчал. Ругался на холопей, что не удержали девицу, а после чего как сиганет в озеро за ней!
-- И чего?
-- Как чего, вытащил!
-- Живую?
-- Так в том-то и дело, что утоплую! Однако он и тут не отступился -- и ну "Отче наш" читать! А как дочитал, так берет и целует ее в уста при всем честном народе!
-- Страсти-то какие, и чего?
-- Чего-чего, ожила девка!
-- Иди ты!
-- Да не в том диво, что ожила, а в том, что после поцелуя к ней девство вернулось!
-- Брешешь, не может такого быть!
-- Как же не может, когда из монастыря стариц блаженных звали освидетельствовать, и те никакого урона девству не нашли!