Древнее индийское учение не проникло еще в погрязшую в варварстве Европу, и шляхтич не понял точного значения слова "карма", но вполне догадался, что это очередное издевательство.
- Черт бы вас побрал с вашим сеном и вашим овсом! - кричал мне взбешенный шляхтич, - какого черта вы мне все это время морочили голову?
- Ну как вам сказать, мой добрый пан, пока вы битый час как последний дурак мотаетесь туда-сюда выясняя разные глупости мои люди отдыхают вместо того чтобы сражаться. А ваши соратники стоят в полном снаряжении гадая пошлют их еще в бой или нет и, вместо того чтобы отдыхать, тратят свои силы. Как видите все просто.
- Matka boska! - схватился за голову Шепетовский и погнал коня прочь.
- Заезжайте еще, пан, - кричал я ему в след, - нам тут без дураков скучно!
Когда парламентер гетмана скрылся из вида, а я довольно улыбаясь, повернулся к своему войску, меня встретили настороженные взгляды ратников. "Блин, они же ничего не поняли, и бог знает, что теперь думают" - запоздало понял я.
- О чем ты с ляхом толковал, княже? - насупившись вопросил меня звероватого вида мужик из посохи. - Не в обиду будь сказано, а только столь много от князей и бояр наших было всякой измены, что опасаемся мы!
Остановив взмахом руки Анисима уже тянувшегося к плети, я отвечал ему глядя в глаза:
- Этот посланник передал мне предложение гетмана пропустить их мимо острожка за десять тысяч золотых монет.
- А ты чего же, князь, ему ответил? - еще более сурово спросил меня мужик под всеобщие ахи.
- А я ему отвечал, что у меня своих денег без счета, а честь только одна. И пока я тут стою - не пройти ляхам в Москву!
Смотря как хмурые лица окружавших меня ратников и крестьян, начали светлеть, я добавил с самым серьезным видом.
- А еще я ему сказал, что если ясновельможный гетман хочет здесь пройти, то пусть не злато нам предлагает, не жемчуг скатный и узорочье какое, а путь поцелует в зад пушкаря Сидорку при всем честном народе, тогда мы глядишь и подумаем. Так что вы теперь Сидорку берегите, а то вдруг гетман надумает.
Ошарашенные слушатели сначала обратились к Сидорке - донельзя плюгавому парню в замызганном армяке с совершенно идиотским выражением на некрасивом безбородом лице, непонятно как приставшем к ополчению и вечно трущемуся возле пушек. Потом сообразив, наконец, что именно я сказал, начали неудержимо смеяться.
- Ох, герцог батюшка, умеешь ты людей насмешить, - не-то хваля, не-то осуждая, проговорил Анисим. - А я уж думал плетей ему, чтобы не подобного себе не позволяли!
- Если бы я каждый раз за плеть хватался когда мои люди себе неподобное позволят, на тебе бы живого места не было, - усмехнулся я, - скажи лучше гостинец мой готов ли?
- Готов, - отозвался сразу помрачневший Анисим, - думаешь, надежа, прорвутся ляхи в острожек?
- Коли не прорвутся, выкопаем, дело недолгое. Однако сам видишь, рвы почитай под завязку трупами завалены. Частокол во многих местах сильно поврежден. Есть правда малая надежда, что гетману надоест тут людей терять, и он с другой стороны попробует, но я думаю, что еще как минимум один штурм на нас будет.
- Может тебе лучше, того, отойти? - осторожно спросил меня стрелецкий сотник, - мало ли за подмогой пошел. Мы то что, нас на Руси много, а ты бы поберег себя, может еще и поцарствуешь?
- Анисим! Христом богом тебя молю прекрати эти разговоры, а то меня ваши бояре безо всякого Ходкевича удавят! Тут биться надобно, а у тебя одно, да потому. И, это, не могу я уйти сам, а вас бросить. Если уж придется уйти, то всем вместе.
На нас снова надвигалась венгерская пехота, но следом за лесом пик весело там и сям сверкали бликами на ласковом солнышке латы литовских шляхтичей. Поняв, что гетман решил усилить атакующих своим главным, если не считать крылатых гусар, резервом я принялся отдавать распоряжения.
- Анисим, расставляй стрельцов и посоха пусть рядом будет, я у пушек сколько ядер хватит буду палить, а как в упор подадут ударю дробом. Если перелезут через частокол, то отступай в порядке дабы под гостинец подвести. Ну, все, прости, если что не так было.
- И ты герцог-батюшка не поминай лихом!
Тем временем под стенами острожка занялась жаркая перестрелка. Вражеские мушкетеры несли значительные потери, но вели максимально возможный огонь по его защитникам, а те не менее ожесточенно отвечали. Я в это время старательно бил из пушек максимально увеличив, забитым под лафет клином, угол возвышения, стремясь накрыть гарцующую за спинами венгров латную конницу. Полуразрушенный острожек все одно придется оставить, рассудил я, а каждый убитый или покалеченный шляхтич это плюс нам в завтрашнем сражении. Увы, моя любимая подзорная труба была как никогда далека от меня, но даже невооруженным глазом было видно, как вздымаются на дыбы кони, и падают с них разряженные в пух и прах всадники. Наконец им это надоело, и быстро преодолев разделяющие нас расстояние, латники спешились и полезли на вал, вместе с пикинерами.
- Надежа, ядра кончились, - доложили мне пушкари.
- Заряжайте дробом, - отвечал я им и принялся выбивать клин из под ствола.
Мы поспели как раз вовремя, и одновременный залп обоих наших пушек смел атакующих готовых уже ворваться в острожек. Однако, передышка была недолгой и враги, немного оправившись снова полезли с прежним ожесточением. Развороченный еще при прежних атаках частокол был не слишком надежной преградой для атакующих. Поэтому то одному, то другому противнику удавалось проникнуть внутрь укрепления. Одних сразу поднимали на рогатины крестьяне или рубили бердышами стрельцы. Других удалось подстрелить мне из пистолетов. Винтовку я давно отставил, ибо расстояние сократилось до минимума, а заряжать пистолеты было быстрее. Увы, врагов было слишком много и они, преодолев, наконец, частокол стали шаг за шагом теснить ополченцев. Как раз на этот случай и был мной придуман "гостинец". Еще когда в острожек чуть не ворвались казаки, я решил сделать нечто вроде оружия последнего шанса. В возвышении на котором стояли наши пушки была выкопана конусообразная яма на дно которой помещен бочонок пороха. Поверх него был установлен щит из крепких жердей или точнее небольших бревен, а уже на него насыпаны камни, обломки оружия и прочий хлам, которому предстояло стать поражающими элементами импровизированного фугаса. Конус расширялся в сторону наших фасов и по моим прикидкам должен был снести нападавших ко всем чертям, буде им удастся прорваться. Мысль о необходимости подобного приспособления пришла мне в голову, когда казаки едва не ворвались в острожек, а устроено оно было, пока старательный, но не слишком сообразительный пан Шепетовский развлекал меня и гетмана переговорами. Минусом было то, что врыв безо всякого сомнения разворотил бы насыпь под нашими пушками и сделал бы невозможной дальнейшую стрельбу. Но тут уж выбора не было, или так или никак.