- К стрельбе, как и ко всякому иному делу, навык нужен, - наставительно проговорил я, - откуда у тебя сие, раб божий?
- Лошадь лягнула! - ответил он мне дерзко глядя в глаза.
- Это бывает, - сочувственно ответил я ему, - да только вот в чем закавыка. Лошади, мил человек, твари божьи и хорошего человека вряд ли когда лягнут без дела. Так что если ты оправдаться хотел, то не получилось у тебя, не взыщи.
- Это откуда у тебя Акиньша, лошадь взялась, чтобы лягнуть? - вступил в разговор староста Еремей. - Помниться ты ее еще о прошлом годе барышнику свел.
- Что знакомец? - спросил я у старосты.
- Да уж, наказал господь, родитель у сего "знакомца" справный мастер был, а он уж и не знаю в кого такой уродился. Ни к ремеслу, ни к торговле, ни к какому иному делу. Было дело, возчиком был, так лошадь пропил!
- Ну, вот видишь Еремей Силыч, и нашелся тать. Знаешь что, а забирай его себе! Проводи дознание, спытай кто у него в сообщниках, да кто атаман. А как дознаешься, решайте всем миром. Хотите - жить оставьте, хотите - повесьте, а хотите в скоромный день с кашей съешьте! А мне недосуг.
- Экий ты добрый князь, жить оставьте, - а оно нам нужно, чтобы тать с нами в одном граде жил?
- Так ты же его только что защищал?
- Я жителей сего города защищал от суда скорого и может быть что неправого, а уж коли его вина доказана, так какая ему защита?
Пока мы разговаривали, Акиньша стоял, понурив голову, и слушал увещевавшего его отца Мелентия. Потом в какой-то момент ухитрился вывернуть, как видно, не слишком хорошо связанные руки выхватил из-за кушака какой-то острый предмет и, пырнув им монаха, кинулся бежать, надеясь как видно, затеряться в окружающей нас толпе. Однако люди готовые только что драться за него с рейтарами сомкнули ряды и вытолкнули беглеца обратно наградив попутно парой увесистых тумаков.
Староста от произошедшего впал в ступор, а я поначалу выхватил пистолет, однако увидев, что Акиньшу уже вяжут, подошел к пострадавшему иеромонаху. Тот лежал на земле, и из раны в боку сочилась кровь. Оружием, поразившим отца Мелентия, был довольно длинный кованый гвоздь, заточенный как шило и превращенный таким образом в заточку. Разорвав на нем подрясник я недолго думая полил рану аквавитом из фляги и наложив чистую тряпицу постарался перевязать потуже. После оказания первой помощи иеромонаха понесли на руках к ближайшему дому, а на площади тем временем решилась судьба Акиньши. Рейтары по команде Аникиты перекинули через сук ближайшего дерева веревку с петлей и через несколько секунд тать уже болтал ногами в воздухе разевая при этом рот в отчаянной попытке вдохнуть хоть глоток воздуха. При обычном повешенье человек как правило умирает не от удушья, а от того что ломаются шейные позвонки захлестнутые петлей когда выбивают скамью из под ног. Однако Акиньшу поднимали на сук медленно и ему предстояло умереть куда более долгой и от того мучительной смертью. Я сначала хотел остановить казнь, полагая важным прежде допросить татя на предмет выявления сообщников. Но потом поглядев на озлобленные лица рейтар и местных жителей не стал вмешиваться. С их точки зрения разбойник подняв руку на священника, сам вычеркнул себя из числа людей, а собаке - собачья смерть.
- Что с отцом Мелентием? - спросил меня встревожено Аникита, едва казнь закончилась. Надо сказать, что иеромонах пользовался большим авторитетом среди его ратников. Да и сам Вельяминов относился к нему с большим почтением, особенно после стычки с казаками в Вологде и посещения преподобного Сильвестра.
- Все в руце божией, - отвечал ему я, - ты же знаешь я не лекарь, что смог сделал, надеюсь, что этого достаточно.
- Крови, поди, много потерял...
- Хуже было бы если бы кровь внутрь текла, так что это еще не самое страшное. Мелентий человек крепкий, а господь не без милости. Впрочем, пойдем - посмотрим как его староста устроил.
- Пойдем, заодно Еремке плетей велю дать.
- О как! А за что?
- А чтобы себя не забывал, сукин сын! Ишь чего удумал, с ним целый князь со всем вежеством, да с вичем разговаривает, а он холопья морда грубит, да смердов подстрекает за колья браться. И не спорь княже, ты наших порядков и обычаев не ведаешь, а я тебе точно говорю, нельзя такое спустить!
- Ну, надо - так надо, раз по обычаю, стало быть, дело богоугодное. Только смотри, без лютости.
Жилище земского старосты, где и расположили раненого иеромонаха, было хотя и не велико, но и не сказать, чтобы совсем мало. Еще не терем, но уже и не изба. Во дворе нас никто как положено не встретил, что дало повод Аниките еще больше рассвирепеть, и схватится-таки за плеть. Пока он искал, куда бы приложить свой инструмент я скользнул внутрь и тихо, насколько это позволяли ботфорты подошел к горнице, где лежал страждущий. Внутри с ним кто-то был, и до меня донеслись обрывки разговора.
- Не пойму я тебя батюшка, что за дело тебе до однорукого и его внучек.
- А тебе не надо ничего понимать, делай то, что тебе велено, да помалкивай!
- Да я-то сделаю, только какое такое воровство от них может случиться? Старик калека, да вдова с двумя дочками. Никакой шкоды от них николи не бывало, разве муж ее покойный кого в лавке обвесит, так то...
Некстати скрипнувшая под ногой половица заставила говоривших замолчать, а я, чертыхнувшись про себя, нарочито громко топая зашел в горницу и обратился к лежащему в постели иеромонаху и стоящему рядом старосте.
- Как ты себя чувствуешь святой отец?
- Благодарствую князь на добром слове, слава господу, немного лучше.
- Аминь! Ну, что же, хорошо коли так. Вот тебе фляга моя, пусть тебе из нее рану моют, да чистыми тряпицами перевязывают. Бог даст, затянутся твои раны, может еще и встретимся.