-- Весьма вам сочувствую, дружище, хотя, может, оно и к лучшему? Пути господни неисповедимы, а уж образ мыслей женщин, да еще таких красивых, и вовсе непостижим. Возможно, все переменится и предмет вашего обожания посмотрит на вас более благосклонно.
-- Ваши бы слова да богу в уши, дорогой Иоганн.
-- Говорят, у московитов есть такая поговорка: "На бога надейся, а сам не плошай".
-- Что вы имеете в виду?
-- Боже мой, пан Якуб, мне ли учить вас галантности? Подарите даме какую-нибудь милую безделушку, осыпьте ее путь цветами, сочините сонет в ее честь! Держу пари, что ваши старания не останутся незамеченными.
-- Вы полагаете?
-- Я знаю, друг мой.
-- Но откуда вы можете это знать, вы ведь так молоды?
-- Разумеется, я молод, что мне было бы с этих познаний, будь я стар? Такого рода знания как раз в молодости и необходимы, а в старости все иначе. Безделушка должна быть не милой, а дорогой. Вместо цветов устилать путь придется отрезами шелка, а вместо сонета сочинять завещание.
-- Боже мой, какой вы циник!
-- Я циник? Да ничуть, просто я реалист. Кстати, а что за человек ваш кузен? Он молод, красив и богат?
-- Ну, он действительно богат, хотя и не слишком молод. Не могу сказать, красив или нет, мне неведомы каноны мужской красоты, но в молодости многие дамы были от него без ума.
-- И как его зовут?
-- Мариан Одзиевский.
-- Одзиевский? Я слышал эту фамилию, но не припомню где.
-- Очевидно, вы слышали о его неудачном походе в Мекленбург.
-- Да-да, что-то припоминаю, один померанский друг мне рассказывал. Он, кажется, попал в плен?
-- Да, этот мекленбургский герцог Иоганн-Странник -- сущий дьявол. Заманил Одзиевского в ловушку своим мнимым миролюбием, а потом окружил вдесятеро превосходящими войсками. Жолнежи Одзиевского стойко оборонялись, но негодяй, не иначе по наущению дьявола, догадался заранее приготовить пушки и расстрелял из них табор. Мой кузен был тяжело ранен и чудом выжил. К тому же за свободу ему пришлось выплатить немалый выкуп, не говоря уж о том, что репутация его пострадала и ему пришлось отправиться каштеляном в разоренный войной Смоленск.
-- А этот герцог малый не промах, не находите? -- засмеялся я. -- Однако вернемся к прекрасной панне Марысе. Раз ее муж не молод и, как выяснилось, ореола победителя у него нет, так почему бы вам не рискнуть? Вы-то как раз молоды, красивы и в плену не побывали. Женщины любят победителей -- так победите! Кстати, а ужинать мы сегодня будем?
-- Ах, как вы несносны, Иоганн, опять все свели к ужину. Удивляюсь, как при таком чревоугодии вы ухитряетесь быть таким худым? К тому же ваше восхищение этим герцогом, по меньшей мере, странно. Неужели вам и впрямь может быть симпатичен такой человек?
-- А почему нет? Он же стрелял в вашего кузена из пушек, а я сам артиллерист и с симпатией отношусь к людям своего сорта. А если вы распорядитесь подать к столу вашей замечательной старки, то непременно выпью за его здоровье. И как скоро мы удостоимся счастья лицезреть прекрасную пани Марысю?
-- Я полагаю, через неделю.
-- Надо поторапливаться...
-- Что вы сказали?
-- Я говорю, что если мы не поторопимся это чудесное жаркое остынет. Прозит!
На следующий день я явился к великому гетману, и как только он меня принял, обрушил на бедную голову Яна Ходкевича ужасную весть.
-- Ваша милость, то, как хранится порох, совершенно неприемлемо. Бочки свалены без всякого порядка и без должной охраны. Пушкари небрежны и ленивы. Патрули ночью ходят рядом с порохом с зажженными факелами. Таким образом, то, что до сих пор не случилось какого-нибудь несчастья, просто чудо. Учитывая же, что местные жители относятся к полякам не слишком хорошо, а окрестные леса полны злоумышленников, нет никаких сомнений, что дальнейшее благодушие непременно плохо кончится.
-- Что же вы предлагаете, господин фон Кирхер?
-- Необходимо собрать запасы пороха в одном месте и обеспечить его надлежащей охраной. Также необходимо огородить это место валами и уничтожить всякую растительность вокруг места хранения.
Если коротко, то я рассказал пану гетману о правилах хранения боеприпасов, принятых в моей прошлой-будущей жизни. Ходкевич был отличным кавалеристом, но в отношении пороха несколько терялся. К тому же он был занят формированием обоза с продовольствием для осажденных в московском кремле поляков, который вот-вот должен был выступить и который должен был вести сам. Поэтому был созван консилиум для обсуждения данного вопроса. Маэстро Пелегрини, как ни странно, горячо поддержал меня, говоря, что в Италии порох именно так и хранят. Капитан Вольф также счел предложенное мною полезным. Поскольку возражений не нашлось, вашему покорному слуге и поручили организовать все должным образом. Ну, а что вы хотели? Инициатива наказуема!
Под мое командование была отдана рота мушкетеров и все пушкари, а также согнана куча народу из Смоленска и окрестных деревень. Мушкетеры, собственно, для того и были нужны, чтобы заставить эту ораву людей работать. Никакой платы трудникам не полагалось, кормить их также никто не собирался. Кто что с собой захватил, тот тем и питается. Разумеется, все эти обстоятельства не прибавляли трудового задора мобилизованным смолянам. Все, что я мог сделать в данном случае, -- это организовать работу так, чтобы ее выполнили как можно скорее, во всяком случае раньше, чем люди начнут пухнуть с голоду.